Павел Аркадьевич прошел всю войну, а в благодарность судьба отобрала у него сначала дочку, а ведь она была совсем молодой, потом, когда Павел Аркадьевич стал уже стариком, Его покинула жена, он остался совсем один...
Каждое утро он вставал и отправлялся куда-то, а когда возвращался, возился в своем огородике, а вечером мы принимались чинить его старый драндулет, который, вот уже 30 лет пылится в его гараже и гниет, делая ремонт бескочнеым. Когда солнце садилось, мы сидели у меня на веранде и играли в карты, или домино, балуя себя дорогим Ирландским бурбоном или замечательным вином, что тетя шлет из Молдовы.
Летний зной кусался мошкой и шумел трелью сверчков. Вечер накрыл весь мой сад, яблони обрамляли своими ветвистыми кронами небо на котором появлялись первые звезды, розы моей жены тревожно покачивались в танце, от дуновения ветра заплакала молодая сливка...
- А ну не зевать, Писака, это тебе не хухры-мухры, а домино, твой ход, романтик!- сказал Павел Аркадьевич и шутливо усмехнулся
- Виноват Пал Аркадьевич - прикрикнул я и пробежался глазами по костяшкам. Потом положил на стол одну из них.
Время все бежало, а мы играли, Павел Аркадьевич рассказывал мне освоей молодости, всяческие шутки и байки, мы хохотали. Время все бежало, вот уже и ночь воцарила в саду, бережно поглотило все вокруг, разрешая одинокой лампочке играть с мотыльками и тенями.
- Сегодня, братец не простой день, сейчас мы с Зинаидой отмечали бы годовщину свадьбы... - он закурил, свою "Приму", он всегда курил только ее, сколько я его знаю-. Помню, как я повстречал ее тогда, в тридцать девятом, мы с моим товарищем пришли на танцы. Она сидела на лавочке и вся светилась красотою, я все боялся с нею познакомиться, а когда зазвучал вальс собрался и пригласил ее на танец. В ответ она улыбнулась, спрятала личико и робко протянула мне ручку. В сорок первом, я ушел на фронт, А она ждала, письма слала, а я ей отвечал, на вот взгляни - Павел Аркадьевич протянул мне старую Фотокарточку с Зинаидой, она сквозь сепию времени и потертость вся светилась красками...- мы с нею любили друг друга всю жизнь, а потом.... эх.
Голубые глаза что светились, потускнели, как та фотокарточка, Павел Аркадьевич еще раз горько вздохнул, шмыгнул носом и утер глаза, а потом хлопнул себя по коленям и сказал
- ладно, братец пора на боковую, а завтра будем с тобой картошку вскапывать, уж осенью веет!
Мы попрощались, и он ушел....
Я отправился спать.

Через несколько часов я проснулся от странного шума, этот звук... Это вальс!
Я выбежал в свой двор и увидел, как вверх парят два огонька, кружась в ритме вальса, через несколько минут я разглядел силуэты, потом отчетливо видел как юная совсем Зинаида, тонкая словно березка, а волос такой густой, переливался блестящими волнами отражая лунный свет, танцует с молодым человеком, его лицо было мне знакомым, у меня даже есть фотография этого молодого парня. Высокий коренастый и вечно улыбающийся, это был Павел Аркадьевич ... Музыка окончилась, пара поклонилась мне, а Павел Аркадьевич помахал мне не прощанье рукой. Потом оба растворились в лунном свете, настала тишина, и только изредка дул ветерок заставляя розы плакать. Я почувствовал, как мороз пробегается по моей коже, мне стало холодно и страшно, оттого, что его больше нет, нет моего самого лучшего друга.
Я вбежал к нему во двор, входная дверь оказалась открытой, Павел Аркадьевич мирно сидел в кресле, казалось, он просто уснул...
На столе я обнаружил записку адресованную мне:
"Ну, вот и все братец, настал и мой черед, Зинаида пришла ко мне станцевать последний танец, не горюй обо мне, и не скучай. Прошу только об одном, похорони меня рядом с Зиночкой, на холме за селом, туда я ходил какое утро, вот уже девять лет, и полюбил это место всем сердцем.
Твой Павел Аркадьевич".

Прошло уже много лет, я уже и сам состарился. Каждый вечер я сижу на веранде, пью дорогущий Ирландсеий бурбон, и смотрю на фотографию, откуда важно улыбается парнишка по имени Пашка.

---------------------------------------------
не уж то прям ну совсем ацтой?