Введение.

Труднее всего – что-то начинать. Делать первый шаг, первый вздох, первый глоток… Писать первое слово.
Потом становиться проще.
Я не знаю, как начать этот роман.
Да и возможно ли начать то, что было начато много лет назад моими родителями, и то, что продолжается до сих пор? Все, что я здесь описал, происходило со мной на самом деле в самые яркие моменты моей жизни.
Кто-то считает, что жизнь – это игра.
Я убежден, что жизнь каждого человека – это роман. Просто у кого-то он острее и увлекательнее, чем у других. Но всегда найдется кто-то, кому твой роман будет интересен. Этих людей мы называем близкими.
Это – правда.
Правда, которая кому-то будет неинтересна, кого-то, возможно, удивит, а кто-то узнает в этой правде свою повседневную жизнь и, возможно, задумается. Мне бы хотелось, чтобы это было так. Мне бы очень хотелось, чтобы люди, прочитав мою правду, задумались о своей.
Эту книгу я пишу не один. Человек, который всегда мне в этом помогает, - Тэш.
Тэш – моя муза. Она особенная до мозга костей. На протяжении всего времени, пока этот роман писался, она всегда меня вдохновляла. И вдохновляет по сей день, но уже немного по-другому. Вы узнаете все.
В обычной жизни я могу вас обмануть.
Здесь – нет.
Смерть обмануть можно, а жизнь – никогда.
Эта книга стала отражением моей жизни, и почти единственным местом, где я не сказал ни слова лжи.
Если вас устраивает правда без вычурной огранки и цензуры – тогда я прошу вас окунуться глубже в чужой роман.
Если же вы привыкли ко лжи, как к грязному воздуху мегаполиса, то лучше отложите книгу на потом. Если для вас это «потом» когда-нибудь наступит.

ЧАСТЬ I. «Книга про Зиму».

01.
Все началось с Патриарших Прудов.
Мы сидели с Тэш на лавчонке, обсуждали всякий повседневный бред, поеживаясь иногда от резких порывов мартовского ветра.
Я был без денег. Для меня это состояние стало почти нормой.
Как обычно это бывает, деньги уходили на бессмысленные вещи. Сигареты, кофе в кафешках, бесконечные пьянки с друзьями, наркотики. В общем, все было как у всех.
Тэш купила мне пива и маленький салат в пластиковой упаковке, по составу отдаленно напоминающий знакомый всем «оливье».
Почему то мне было стыдно принимать от нее все это. Дело не в том, что я какой-то застенчивый или через чур скромный, просто по сравнению с ней я ощущал себя низким, маленьким человечком с его такими же низкими и маленькими делишками, в которых не было никакого смысла. Я бродил по разным местам города, прожигал свою жизнь, финансы, соблазнял девушек, не заботясь далее о поддержании общения с ними более чем на одну ночь, и все это смотрелось настолько заплесневело и тухло на фоне того, о чем думала и чем занималась Тэш.
Она делает мир лучше.
Я не могу объяснить это словами, как старательно бы не пытался. Все равно получится полнейший бред, который только запутает и уведет вас от правды еще сильнее.
Она просто живет, живет так, как считает нужным.
Вся ее аура, которую можно почувствовать на расстоянии, говорит вам о том, что она живая. Она не покорилась сумасшедшему визгу современного мира, не стала уподобляться многим, теряя голову от дорогой одежды, модных вечеринок и наркотиков.
Она настоящая.
И в то же время какая-то нереальная, как будто не из этого мира.
Слово, которым я могу описать ее, - Мята.
Мята свежая, Мята живая.

02.
Мы сидели с Тэш, пили пиво, и вдруг решили начать писать книгу.
Мы с ней очень разные. И в то же время как будто одна и та же личность.
Мне кажется, тот факт, что мы с ней начали общаться, - это какое то знамение свыше.
Она обязана сделать меня лучше, а я ее. Только для нее это будет проще, потому что я еще никого не делал лучше.
Мы решили писать про мою жизнь, бессмысленную жизнь такого же бессмысленного человека.
И на протяжении всей этой книги я буду ощущать себя безвкусным дешевым пакетизированным чаем, чистым который пить просто невозможно.
Мята делает меня вкуснее. Без нее бы я стал ощущать себя пресным.
Я уверен, если бы мы с ней не встретились, я бы к этому моменту окончательно потерял свой вкус.
Я бы не смог переносить себя сам.
У меня с собой была желтая записная книга, наполовину заполненная лекциями из академии, которые я никогда не перечитывал.
Именно она стала нашим Другом, покорно хранившим все наши тайны и сопереживания. Вернее, мои тайны и ее переживания по этому поводу.
Я открыл его на свободной странице и не знал, как начать.
Начала всегда были моей слабой стороной.
Тэш взяла Друга в свои руки и попросила меня сделать что-нибудь сумасшедшее. С собой у меня была зубная щетка и пена для бриться. В тот день я съезжал с квартиры своей (на тот момент) девушки Кристины, поэтому все средства личной гигиены, которыми я пользуюсь, были при мне.
Я спросил у Тэш, будет ли достаточно, если я почищу зубы пеной для бритья прямо на лавочке?
Она, улыбнувшись, сказала, что да.
Именно с этого мы решили начать нашу с ней книгу.

03.
«Белая пена. Губы покрылись легким белым налетом. С каждой секундой ему становилось все труднее дышать. Пена заполнила весь рот. К горлу подступил комок тошноты.
Вокруг кричали дети, мимо важно прошагал голубь.
В голове Ильи дул ветер. Кеды приятно соприкасались с гранитом.
Гранит был серым с розовым вкраплением.

Это было в конце зимы 2009 года. Было довольно холодно, ветер сдувал все, к чему только мог прикоснуться своим холодным, пропахшим моющими средствами и гнилыми газетами, языком. Я шел по улице в сторону метро, был обычный субботний вечер. И в этот обычный субботний вечер у меня было обычное желание – нажраться и проснуться не в своей кровати.
Та зима была для меня самым сумасшедшим временем. Именно тогда, как мне кажется, я стал катиться под наклоном вниз.
Все, от чего я сейчас завишу, появилось в моей жизни именно тогда.
Телефон неприятно завибрировал в кармане, заставляя сделать немыслимое на тот момент движение и ответить на звонок.
Холод обжег пальцы. На секунду я даже пожалел о том, что решил не игнорировать его.
- Алло, здравствуй, малыш, - я сказал это машинально, поняв, что мне звонит «одна из». Конечно, я не помнил, как она выглядит.
- Приветик, Илюш, - в трубке раздался слащавый женский голосок, - как у тебя настроение?
Какое у меня могло быть настроение? Мне хотелось выпить, пальцы окончательно коченели из-за резкого мокрого ветра, так что лучшим мой настрой назвать было сложно.
Но был один факт, смягчающий ее столь наглое вмешательство в мое личное пространство.
Мне хотелось ебаться.
Шанс конечно был, что я сегодня вечером сниму какую-нибудь девочку, но иногда стоит прорабатывать старые знакомства. Не активно, так, чтобы они не подумали, будто они для меня что-то значат. Во всем нужно знать меру.
А по отношению к Даше (именно так звали ту, с которой я общался по телефону) я сразу мог сказать, что это сучка хочет получить сегодня ночью все. Запах ее дыхания - дешевый баночный коктейль, возможно даже быдловский ягуар - перебитый мятной жвачкой. Я буквально почувствовал его через трубку. Ее голосок был настолько слащав, что мне показалось, будто ее язык уже шурует внутри моего рта, в надежде связать узлом мой.
Я всегда чувствовал, когда девушка меня хочет. Это можно распознать по звуку ее дыхания, особому блеску в глазах, интонации в голосе.
И был еще один факт, утверждающий, что сегодня я буду драть Дашу во всех возможных местах, - она бы никогда не позвонила мне по другому поводу.
- А пошли в клуб сегодня?, - все было так, как я и думал. Дашка решила устроить сегодня party что надо.
- Конечно, куда ехать?

04.
Дым их сигарет, переплетаясь, смешивался в красивое густое облако. Оно зависло над ними на несколько мгновений, а затем улетело на восток.

У меня было около трех часов в запасе. Мы договорились встретиться в 12 на Пушкинской.
Странно, но на тот момент я еще ни разу не был на этой станции метро. Не было там никаких дел или чего-либо подобного.
Я много раз слышал об этом месте, о его почти осязаемой энергетике, о его неповторимом духе.
Столица нашей Родины, скажу я вам, насколько бы большой ни казалась, помещается в пустую пачку из-под сигарет.
Москва – Зажигалка. Именно этим словом я могу назвать мою Москву.
Зажигалка, в которой вот-вот закончится топливо.
Moscow City, пропитанный всевозможными выхлопами, запахами, углекислым газом наших легких, скоро совсем распрощается с кислородом.
И всем жителям будет нечем дышать.
Кроме тех, кто уже давно им не дышит.
Я поехал на Тверскую. На этой улице находится мой самый любимый бар в городе. Пристанище растолстевших бизнесменов с полуразвязанными галстуками, престарелых иностранцев, желающих вкусить Russian vodka, или, на крайний случай, хотя бы Russian beer, и таких, как я – жалких недоносков, тратящих последние деньги на выпивку, наркотики и дорогие шмотки, лишь бы поддерживаться на плаву в этом тонущем в моде и сумасшествии мире, а по ночам, бредя от метро домой, отсчитывающих последнюю мелочь на растворимый суп со вкусом курицы.
“La Cantina”.
Вывеска, отливающая неоном, казалась глазами гремучей змеи. Ты идешь на них, словно крыса, и в конце концов однажды змея обязательно тебя жалит, впуская в твои вены морфий. Он убивает тебя, но тебе хочется все больше и больше. Ты не понимаешь этого до тех пор, пока от тебя не останется лишь жалкое подобие самого себя, сгнившее изнутри.
Отблеск этих змеиных глаз, если присмотреться, вы можете увидеть и в витринах с модной, безумно дорогой одеждой, и в блеске глянцевых журналов. Нас окружают змеи.
Я медленно потянул дверь на себя. В лицо ударило запахом острых начесов со свининой и вишневых сигар.
Я был как дома.

05.
- Еще одну пинту хайнекена, будь добр, - я сидел, как обычно, за барной стойкой, подсчитывая оставшиеся мятые купюры. В общей сложности 250 рублей. Как раз на одно пиво.
Вот только на чаевые не оставалось совсем.
Ну что ж, прости, Оля! Прости, Костя!
На самом деле, мне нравится оставлять на чай, особенно в этом заведении.
Я знаю, вы скажите, что это глупое самоутверждение. Глупое оно потому, что если денег и так мало , то самое идиотское, что можно сделать, - это оставить их на чай.
Но в этом месте все ведет тебя к тому, чтобы ты раскошелился еще на некоторую сумму. Обстановка, вещи, люди. Все это не сравнить с остальными барами. Иногда в том же самом “Hard Rock Café” на Арбате, или в знаменитом “Coyote Ugly” на Кузнецком Мосту бывает жалко даже плевка в лицо для персонала, не говоря уже о каких-то чаевых.
В Ля Кантине все иначе. Тебе хочется оставить там больше, чем ты насидел.
Может быть, это мое сугубо личное мнение, так как именно в этом баре я впервые попробовал амфетамин…»

***
Иногда мне неприятно вспоминать этот случай. Я тогда действительно повел себя как полный мудак. Рома, отличный бармен, еще более хороший человек, предложил мне «снюхать немного» в туалете. Абсолютно бесплатно. Представьте себе, что за доверие он ко мне испытывал, когда делал это предложение.
- Ты употребляешь что-нибудь? – тихо, вполголоса спросил он меня, с намеком потирая нос.
- Конечно, - мне было стыдно признаваться, что в этом деле я полный нуль. Алкоголь разъел мой мозг, наполнил мои члены предчувствием бессонной ночи.
Я соврал ему. Честно говоря, я тогда еще даже понятия не имел о пропорциях, в которых его следует употреблять, не говоря уже как грамотно помелить камни и т.д.
- Тогда держи, - он передал мне прозрачный полиэтиленовый пакетик с белым порошком внутри и сигарету Parliament Light, - нюхни где-то на пол-колпачка, тебе точно хватит, он чистый, не бадяжный.
Я улыбнулся, изобразив понимание, глотнул пива для храбрости и направился к туалету. Меня уже по дороге к сортиру начал бить мандраж, мысли в голове перепутались. «А вдруг я передознусь? Им ведь можно передознуться? Или, что еще хуже, рассыплю все к чертям? У меня ведь руки-крюки. Всегда так!».
Действительно, со мной так всегда. Со временем я уже перестал удивляться всем тем глупостям, которые я делаю.
Я зашел в уборную и застыл в ступоре. Что делать дальше? Честно скажу, я даже не рискнул вскрыть пакетик. Повертев его в руках, я положил его обратно в карман брюк. Выждав для приличия пару минут, я вышел обратно и, потирая нос, двинулся к своему месту за барной стойкой.
- Ну как?, - Рома смотрел на меня оценивающе, как будто хотел узнать насколько меня вставило.
- Отличная херня, спасибо!
Я еще пару раз потер себе ноздри для закрепления своей легенды.
- Осторожно, чтобы никто не заметил, передай мне оставшееся, - Ромины глаза сверлили меня насквозь.
Меня передернуло. Он наверняка бы понял, что я не снюхал ни кропальчика из того, что он мне дал. Мой совершенно не соображающий от ступора мозг смог предложить мне лишь один вариант разрешения данной ситуации:
- А я все снюхал, - я сказал эту фразу с таким непоколебимым видом, будто я в самом деле юзаю по весу за раз и прекрасно себя при этом чувствую.
- Ты что, дурак?! – по выражению лица Ромы я понял, что он был уже готов вызывать для меня скорую, или сразу реанимацию.
Меня передернуло в два раза сильнее, чем прежде. Я понял какую глупость я ляпнул.
Покраснев, как спелый итальянский помидор, я больше не смог вымолвить ни слова в ответ на его фразу. Мысли мои метались в моей черепной коробке, словно муравьи в муравейнике, в отчаянной попытке найти выход из данной дилеммы. Я могу поклясться, что моя голова должна была вот-вот взорваться от напряжения. Спустя некоторое время я сказал фразу, которая, как мне тогда казалось, смогла бы смягчить ситуацию:
- Эээ, а я всегда столько нюхаю, все нормально.
Роман посмотрел на меня еще немного, затем сказал, что тогда окей, все нормально. По его взгляду я понял, что он во мне разочаровался. Наверняка он подумал, что я просто напросто решил прикарманить спидуху полностью.
Мне стало безумно стыдно.
Я посидел несколько минут, уткнувшись в бокал пива. Потом я решился, позвал Рому еще раз, объяснил все ему как есть. Он посмеялся надо мной. Затем пошел со мной вместе в туалет, сделал нам с ним по треку. И потом началось веселье…
Я танцевал с какими то старухами из Германии, знакомился чуть ли не со всеми девушками подряд. Каждый такт музыки вонзался в мое тело, как стрела, вибрировал там, и выходил через мои ноги, никак не хотевшие прекращать танец.
В общем, приход был что надо.
Это был первый раз, когда я попробовал спидуху.

06.
«После La Cantin’ы я созвонился с Олегом. Это один из моих друзей в Москве.
Наше знакомство завязалось на какой-то очередной пьянке от университета.
В тот вечер он дико нажрался, падал, ползал, вставал, танцевал, потом снова падал и ползал, а потом снова танцевал. Я нашел для себя целью привести его в чувства, так как мне показалось что он «свой в доску». Я старался заставить его пить минералку и поглубже засовывать два пальца в рот, на что он мне отвечал традиционными для него «иди на хуй!» и недвусмысленными жестами с участием среднего пальца. Поначалу это меня немного обидело, но потом я понял, что для него это вполне заурядная ситуация.
Олег – один из тех, кто абсолютно не следит за своей речью. Иногда Олег не понимает, отчего он часто получает пиздюлей. Пиздюли Олега немного огорчают, как мне кажется.
Факт в том, что мало кто может понять его слова так, как он хочет до вас их донести. Посылая вас на хуй, он может иметь ввиду только самые лучшие намерения по отношению к вашей персоне.
Меня бесило в Олеге одно качество: он постоянно на позитиве. Нет, вы не поняли, он ВСЕГДА улыбается. Думает о чем-то своем и подхихикивает. Смотрится это немного ужасающе и в большей степени противно.
Поймите меня, когда мне было плохо, я звонил ему с целью пропустить по паре пинт где-нибудь в Кружке. И даже если у меня не было денег, Олег постоянно меня угощал. Это очень круто, вы подумаете. Ну да, вот только до того, как я нажрусь и мне будет уже срать с кем или с чем вести беседу, мне противен этот человек до мозга костей. Можно сказать, что я его использовал. Но нельзя сказать, что мне нравилось его использовать.
Для большей ясности дела, я опишу вам его внешность. Глубокие впалые глаза-черные-дыры, узкий носик, покрытый маленькими мерзкими прыщиками и обвисшие собачьи щечки. Олег похож на мопса. Пёсик – вот такое слово подходит для него больше всего.
И все-таки основная его задача в моей жизни была неизменна – он поставлял мне амфетамин, за который я платил всего один или два раза.
Мы приехали с пёсиком на Бауманскую. По дороге он вынес мне мозг своим дебильным ржачем. Дебильный ржачь, как мне казалось, был его фишкой. Он остался у Олега от двух лет непрерывного ежедневного покуривания гашиша, от которого я его, кстати, отучил непрерывным ежедневным бухаловом. Мне кажется, я сделал ему этим услугу.
Мы зашли в бар, поднялись, как всегда, на второй этаж и заказали по пиву. Я сообщил пёсику, что у меня нет денег. Он как всегда немного полаял, но затем повилял хвостиком, и все было, в общем, в полном порядке».

***
Чистые пруды. «Papa’s Place».
Мы сидим за столиком вдовеем с Тэш. Книга пишется в основном мною. Это мне не нравится. Я хочу, чтобы она тоже открылась. Но она не открывается. Не хочет.
Она пьет безалкогольный мохито, а я – крепкий сладкий кофе, без молока и сливок.
Как же это похоже на нас.
В этом есть какой-то смысл. Она такая лёгкая, необремененная тяжестью наркотиков, постоянных запоев и утренних отходников.
Легкая, свободная, чистая и немного мятная. Мне приятно на нее смотреть.
Ее дыхание волшебно, а ветер в пламенных волосах обещает опьянить тебя невинностью, нашептать тихое пение океана, смех волн, разбивающихся о каменистый берег Острова Пасхи.
Она мятная, ее взгляд освежает.
Я сижу напротив нее и пытаюсь понять, о чем говорят ее глаза.
В них всегда есть мысль. Это мне в ней нравится.
Она всегда думает.
Я не знаю точно, о чем.
Этого никто не знает.
Теперь мы оба пьем кофе, попутно обсуждая тему контраста добра и зла, светлого и темного. В литературе, в религии, в нас самих.
Эти разговоры навевают мне мысли о моих поступках. Впервые в жизни я стал думать о том, что может быть, я делаю что-то не так, как надо.
Я не сказал бы, что я чем-то отличаюсь от остальных. Я такой же молодой, ищущий приключений на свою пятую точку псевдоэгоист. В наше время модно быть эгоистом.
Я – маменькин сынок, до 17 лет просидевший в зловонной сточной канаве, под названием М., среди бытовых отходов, производственного брака и пшеничного шлака. Я мечтал о реализации.
Моя ошибка была в том, что я считал себя особенным. Именно это сделало меня таким же, как все.
Слащавый, ненастоящий, дешевый.
Кофе, в котором очень много сахара.

***
Черное и белое. Зыбкое и вечное. Консервативное, и все что с префиксом нон-. Слишком много умных слов. Они никому не понятны. Но так красивее, вылизанней. Люди любят вылизанное. А меня тошнит.
Стол в хлопьях. Из пепла. За нашим столиком тоже извергается вулкан. Вонючий и гадкий. Так же, как он извергается в наших несчастных, грустных легких, пористых, как губка.
Губка, которая пролежала полгода за плинтусом и покрылась, нет, даже не покрылась, а пропиталась плесенью и пылью.
Это мы. Мы – существа из фарша, плесени и пыли. Мы черные и белые. Илья черно-белый. Я серая. Слишком много цветов намешалось. Мне кажется даже внутренние органы у Ильи черно-белые. Как будто кто-то внутри смешал шахматы в хаотичном порядке. Белое сердце, черная кровь; белая поджелудочная железа, черная желчь. Он черный и белый. В нем до сих пор борются Добро и Зло. И можно привести тысячи высокопарных слов, а исход все равно будет один. И все, каждый человек знает его. Но жить в борьбе всегда было более притягательной перспективой. Вот он борется. И ему так хорошо. Наверное. Я не знаю, где его хорошо, и в чем его плохо. Впрочем, как и он сам. Как все мы.