Когда я был маленьким, у меня никогда не было того, чего я хотел.
В пять лет я хотел заводной вертолет. Но мама мне говорила:
- Зачем тебе этот вертолет? Ты никогда не интересовался вертолетами. Ты тотчас же его сломаешь. Да и потом, у нашего соседа есть похожий.
И на день рождения мне дарили грузовик.
Грузовик хороший, ничего не скажешь. Но с вертолетом ему не сравниться.
В семь лет я очень хотел приставку, подключаемую к телевизору, в которую вставляются дискеты с играми. Но мама говорила:
- Играй лучше в игрушки – это развивает воображение. Для тебя еще рано иметь приставку. Если хочешь, мы можем подарить тебе обучающие мультфильмы на кассете.
Я не хотел, но не мог в этом признаться, и мне дарили мультфильмы.
В десять лет я просто бредил битвами и сражениями – я выстраивал целые полка из игрушечных солдатиков и, увидев однажды книгу про самые великие сражения мира, ужасно захотел ее иметь. Но мама сказала:
- Да тебе на самом деле это не интересно. Почитаешь – надоест, будет эта книга валяться на полке, а она, между прочим, очень дорогая.
И мне дарили «Волшебника изумрудного города», которого я уже давным-давно брал у своего друга почитать.
Так и выходило всегда.
И всегда мои родители считали, словно у меня отличные игрушки, которые любой ребенок мечтает иметь, и что у меня – беззаботное детство и мне ничего не нужно. Они не понимали, что смысл вещей не в просто в том, что они являются этими вещами.
Я с детства заметил – почему-то люди не верят, когда говоришь им правду, а верят, когда врешь. Иногда они могут долго, настойчиво добиваться того, что бы ты соврал.
Так, одна моя знакомая часто просила меня соврать.
- Ну не может же быть такого, - говорила она, - что бы ты так жестоко относился к животным. Ты ведь врешь, правда?
- Нет, не вру, - отвечал я.
- Ну не ври мне! Этого просто не может быть! Ну скажи уже, что ты врешь! - Расстраивалась она.
Тогда мне ничего не оставалось, как отвечать:
- Да, я соврал.
И она оставалась очень довольной.
Все люди словно бы умоляли меня врать. Но я с детства не умел этого делать. Из-за этого я мог терпеть упреки в ассоциальности, глупости и в чем угодно. Но мне по-прежнему было трудно солгать.
Люди всего лишь считали меня плодом своих фантазий. И очень расстраивались, когда я оказывался другим. И очень злились.
Но как бы я смог угодить всем?
К примеру, моя мама имела точный образ того, каким я должен быть. Но в этом мы с ней сильно расходились во взглядах, гораздо сильней, чем с остальными людьми. И из-за этого мы вечно ссорились.
- Ка-а-ак? – Чуть не задыхалась от удивления мама. – Ты не знаешь эту актрису? Это же заслуженная артистка! Все ее знают!
- Но зачем мне ее знать? – Недоумевал я.
- Потому что все признали ее отличной артисткой! Она – культурное наследие твоей страны! И мы должны нести его!
Мне было тринадцать лет, и я считал, что у меня еще полно времени, что бы начать нести культурное наследие. Мне были неинтересны те старые фильмы, которые считались классическими и образцовыми.
- Посмотри на своего дядюшку! Посмотри на других культурных людей! Думаешь, почему они такие умные и так хорошо разбираются во многих областях? Они начинали это делать с детства. С детства! А тебя кроме твоих мультиков ничего не интересует!
Это было неправдой.
В то время я вправду интересовался мультиаппликацией – не столь самой ей, сколь механизмом ее создания. Моя мама считала, что мультфильмами должны заниматься маленькие дети.
Но я занимался не только ей. В какое-то время я вдруг ощутил страсть к естественным наукам – физике, анатомии и прочему. Я читал книги по этим предметам взахлеб. Но моя мама говорила:
- Это все напускное. Ты просто хочешь, что бы все смотрели на тебя и говорили: «Надо же, ему всего тринадцать лет, а интересуется биологией». Ты гуманитарий, с каких это пор тебя интересуют эти науки? И вообще, все это пройдет. Сейчас ты хочешь посвятить жизнь этому, завтра другому. Вот недавно ты хотел посвятить жизнь рисованию – и где это желание?
Я не хотел посвятить рисованию жизнь, а просто любил рисовать. Когда я говорил об этом маме, она возражала:
- Да ты даже не продвинулся в своих рисунках – все те же уродливые мультяшки! Как было, так и осталось, никакого прогресса не видно.
Мама хотела, что бы я рисовал в классическом стиле. Но я любил импрессионизм. Рисуя, я стремился донести какую-то мысль, а способ ее донесения не был для меня особо важен. Конечно, я старался улучшить и технику. Людей я рисовал и вправду, как их рисуют в мультфильмах, но я старался приобрести собственный стиль.
Моя мама плевать на все это хотела. Я редко показывал ей рисунки и рассказывал что-нибудь о них, но она считала, что, даже не видя рисунков, может их судить.
Мама вообще в спорах любила высмеивать мои увлечения и плоды моего творчества. Хотя обычно, когда к нам приходили гости или она встречала своего старого друга она говорила что-то вроде: «А еще мой сыночек умеет рисовать. Он рисует мультяшки, ну совсем как в мультиках. Еще он здорово пишет стихи и прозу». После таких слов я обычно отказывался хоть что-нибудь показать.
Кроме высмеивания увлечений, любой спор обычно переходил у нас на обсуждение моей узколобости и глупости. Мама любила повторять то, что я ничем, кроме «своих мультиков» не интересуюсь.
- Вот ты говоришь, что интересуешься литературой и искусством. Ты знаешь хоть одно имя оттуда? – И она называла мне имена, которые я и вправду нигде не слышал. А когда я говорил, что не знаю их, ликовала. – Вот видишь! Ты все врешь – ничего тебя не интересует! Если б интересовало, ты вы хоть одну фамилию знал. Приятный для общения человек должен иметь широкий спектр интересов! Потому и друзей у тебя нет!
Про отсутствие друзей я тоже слышал регулярно. И их у меня на самом деле не было. Вечные упоминания об этом вправду задевали меня, потому что иметь друзей я как раз был бы не против.
Все эти споры обычно разгорались, когда мама спрашивала меня о чем-то – например, не смотрел ли я тот или иной фильм. Я чаще всего не смотрел. И, так как я не умел врать, я говорил правду о том, что я и не хочу сейчас смотреть этот фильм. Это действовало на маму, как красная тряпка на быка – но увы, я ничего не мог с собой поделать.
Моя мама считала, что отлично знает меня, а на самом деле не знала ровно ничего. О многом я не говорил, стараясь избегать конфликта. Но мама была так уверена в том, что хорошо меня знает, что пыталась перекроить меня наново, хоть и не знала, где у меня находятся швы. Она думала, что не могла родить такого безобразного, глупого и невежественного сына.
После всех этих споров я обычно закрывался в туалете, плакал и ненавидел весь мир. Когда же прекращал плакать, то чувствовал себя абсолютно опустошенным. Я считал себя бездарностью, у которой никогда ничего не получится.
Но вот забавно – у моей мамы был какой-то нюх на меня. Каждый раз, когда я решал стремиться к какой-то цели, замечал прогресс в своих рисунках, находил что-то интересное для себя, моя мать постоянно все ломала. И в конечном итоге я ничего не добивался.
Я пытался не сломаться до самого конца спора и отстоять себя самого, словно держался за веревку над пропастью. А руки разжимал только в туалете.
Возможно, вы представили себе мою мать очень негативной. Но у нее были и хорошие стороны, конечно же. Она вправду была очень образованной, у нее был «широкий спектр интересов», как она сама говорила, и много других хороших качеств. Но я почему-то всегда лучше запоминаю плохое.
Плохое всегда ярче.
Я ничего не требовал от своей матери. Мне не нужны были извинения, раскаяние и все такое прочее. Даже получи их – что бы я стал с ними делать?
Каждый раз я отчаянно пытался не предать самого себя и свою веру в хорошее. И знал, что потеряю ее. Что уж тут сделаешь?